Страниц всего: 135
[1-10] [11-20] [21-30] [31-40] [41-50] [51-60] [61-70] [71-80] [81-90] [91-100] [101-110] [111-120] [121-130] [131-135]
Гончаров И. А. -- Обрыв
Но все еще он не завоевал себе того спокойствия, какое налагала на него Вера: ему бы надо уйти на целый день, поехать с визитами, уехать гостить на неделю за Волгу, на охоту, и забыть о ней. А ему не хочется никуда: он целый день сидит у себя, чтоб не встретить ее, но ему приятно знать, что она тут же в доме. А надо добиться, чтоб ему это было все равно. Но и то хорошо, и то уже победа, что он чувствовал себя покойнее. Он уже на пути к новому чувству, хотя новая Вера не выходила у него из головы, но это новое чувство тихо и нежно волновало и покоило его, не терзая, как страсть, дурными мыслями и чувствами. Когда она обращала к нему простой вопрос, он, едва взглянув на нее, дружески отвечал ей и затем продолжал свой разговор с Марфенькой, с бабушкой или молчал, рисовал, писал зам ...
- 61 -
— Ваш гимн красоте очень красноречив, cousin, — сказала Вера, выслушав с улыбкой, — запишите его и отошлите Беловодовой. Вы говорите, что она «выше мира». Может быть, в ее красоте есть мудрость. В моей нет. Если мудрость состоит, по вашим словам, в том, чтоб с этими правилами и истинами проходить жизнь, то я… — Что? — Не мудрая дева! Нет — у меня нет этого елея! — произнесла она. Что-то похожее на грусть блеснуло в глазах, которые в одно мгновенье поднялись к небу и быстро потупились. Она вздрогнула и ушла торопливо домой. — Если не мудрая, так мудреная! На нее откуда-то повеяло другим, не здешним духом!.. Да откуда же: узнаю ли я? Непроницаема, как ночь! Ужель ее молодая жизнь успела уже омрачиться?.. — в страхе говорил Райский, провожая ее глазами. ...
- 62 -
Их, как малолетних, усадили было в укромный уголок, и они, с юными и глупыми физиономиями, смотрели полуразиня рот на всех, как молодые желтоносые воронята, которые, сидя в гнезде, беспрестанно раскрывают рты, в ожидании корма. Ноги не умещались под стулом, а хватали на середину комнаты, путались между собой и мешали ходить. Им велено быть скромными, говорить тихо, а из утробы четырнадцатилетнего птенца, вместо шепота, раздавался громовый бас; велел отец сидеть чинно, держать ручки на брюшке, а на этих, еще тоненьких, «ручках» уж отросли громадные, угловатые кулаки. Не знали, бедные, куда деться, как сжаться, краснели, пыхтели и потели, пока Татьяна Марковна, частию из жалости, частию оттого, что от них в комнате было и тесно, и душно, и «пахло севрюгой», как тихонько вы ...
- 63 -
— Как это можно! Мы — совсем другое дело… — Ну, как услышат тебя мужики? — напирал Нил Андреич, — а? тогда что? — Ну, не дай боже! — сказал помещик. — Сохрани боже! — сказала и Татьяна Марковна. — Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши! — продолжал Нил Андреич. — А что? — с испугом спросила Бережкова. — Да вон, о воле иногда заговаривают. Губернатор получил донесение, что в селе у Мамыщева не покойно… — Сохрани бог! — сказали опять и помещик, и Татьяна Марковна. — Правду, правду говорит его превосходительство! — заметил помещик.Дай только волю, дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: зарежется и прет мимо тебя и шапки не ломает! — Начинается-то не с мужиков, — говорил Нил Андреич, косяс ...
- 64 -
— По какому праву? А по такому, что вы оскорбили женщину в моем доме, и если б я допустил это, то был бы жалкая дрянь. Вы этого не понимаете, тем хуже для вас!.. — Если вы принимаете у себя такую женщину, про которую весь город знает, что она легкомысленна, ветрена, не по летам молодится, не исполняет обязанностей в отношении к семейству… — Ну, так что же? — А то, что и вы, вот и Татьяна Марковна, стоите того, чтоб пожурить вас обоих. Да, да, давно я хотел сказать вам, матушка… вы ее принимаете у себя… — Ну, ветреность, легкомыслие, кокетство еще не важные преступления, — сказал Райский, — а вот про вас тоже весь город знает, что вы взятками награбили кучу денег да обобрали и заперли в сумасшедший дом родную племянницу, — однако же и бабушка, и я пустили ...
- 65 -
«Вот уж до чего я дошел: стыжусь своего идола — значит победа близка!» — радовался он про себя, хотя ловил и уличал себя в том, что припоминает малейшую подробность о ней, видит, не глядя, как она войдет, что скажет, почему молчит, как взглянет. — Все это пустое, мираж, мираж! — говорил он, — анализ коснулся впечатления — и его нет! Он занялся портретом Татьяны Марковны и программой романа, которая приняла значительный объем. Он набросал первую встречу с Верой, свое впечатление, вставил туда, в виде аксессуаров, все лица, пейзажи Волги, фотографию с своего имения — и мало-помалу оживлялся. Его «мираж» стал облекаться в плоть. Перед ним носилась тайна создания. Он стал весел, развязен и раза два гулял с Верой, как с посторонней, милой, умной собеседницей, и сыпал ...
- 66 -
— Это не опыт, а пытка! — говорил он в такие мрачные дни и боязливо спрашивал себя, к чему ведет вся эта тактика и откуда она у него проистекает? И совестно было ему по временам, когда он трезво оглядывался вокруг, как это он довел себя до такой подчиненной роли перед девочкой, которая мудрит над ним, как над школьником, подсмеивается и платит за всю его дружбу безнадежным равнодушием? Он опять подкарауливал в себе подозрительные взгляды, которые бросал на Веру, раз или два он спрашивал у Марины, дома ли барышня, и однажды, не заставши ее в доме, полдня просидел у обрыва и, не дождавшись, пошел к ней и спросил, где она была стараясь сделать вопрос небрежно — Была там, на берегу, на Волге, — еще небрежнее отвечала она. Он только хотел уличить ее, что он та ...
- 67 -
— Письмо? — говорил он, глядя на карман. Она глубже опустила туда руку. У него в одну минуту возникли подозрения насчет Веры, мелькнуло в голове и то, как она недавно обманула его, сказав, что была на Волге, а сама, очевидно: там не была. «Что это такое!» — со страхом подумал он. — Должно быть, интересное письмо и большой секрет! — с принужденной улыбкой сказал он. — Ты так быстро спрятала. Она села на диван и продолжала глядеть на него уже равнодушно. «Нет, уж теперь не надуешь этим равнодушием!» — подумал он. — Покажи письмо… — сказал он шутливо, нетвердым от волнения голосом. Она с удивлением взглянула на него и плотнее прижала руку к карману. — Не покажешь? Она покачала головой. — Зачем? — спросила потом ...
- 68 -
— Да кто пишет? Ко мне никто, — сказала бабушка, — а к Марфеньке недавно из лавки купец письмо прислал… — Это, бабушка, не письмо, а счет за шерсть, за узоры: я забирала у него. — А к Верочке купец не присылал? — спросил Райский. — И к ней присылал: она для попадьи забирала… — Не на синей ли бумаге? — Да, на синей: вы почем знаете? Он все на синей бумаге пишет. Он не отвечал. Ему стало было легче. «А зачем же прятать его?» — вдруг шевельнулось опять, и опять пошла на целый день грызть забота. «Да что мне за дело, черт возьми, ведь не влюблен же я в эту статую!» — думал он, вдруг останавливаясь на дорожке и ворочая одурелыми глазами вокруг. «Вон где гнездится змея!» — думал опять, глядя злобно на ее окно с отдувающей ...
- 69 -
Он хотя и был возмущен недоверием Веры, почти ее враждой к себе, взволнован загадочным письмом, опять будто ненавидел ее, между тем дорожил всякими пятью минутами, чтобы быть с ней. Теперь еще его жгло желание добиться, от кого письмо. Он достал из угла натянутый на рамку холст, который готовил давно для портрета Веры, взял краски, палитру. Молча пришел он в залу, угрюмо, односложными словами, велел Василисе дать каких-нибудь занавесок, чтоб закрыть окна, и оставил только одно; мельком исподлобья взглянул раза два на Крицкую, поставил ей кресло и сел сам. — Скажите, как мне сесть, посадите меня!.. — говорила она с покорной нежностью. — Как хотите, только сидите смирно, не говорите ничего, мешать будете! — отрывисто отвечал он. — Не дышу!.. — шепотом сказа ...
- 70 -
Страниц всего: 135
[1-10] [11-20] [21-30] [31-40] [41-50] [51-60] [61-70] [71-80] [81-90] [91-100] [101-110] [111-120] [121-130] [131-135]